Имеет смысл подумать

[Good Shot]

О принуждении или почему она не сопротивлялась - 2

Оригинал взят у void_hours в О принуждении или почему она не сопротивлялась - 2
Продолжение поста О принуждении или почему она не сопротивлялась.

Перевод поста из другого блога, оригинал находится здесь. Автор: Харриет Джейкобс.
Большое спасибо frau_zapka за редакторскую правку.

Перечитывая предыдущий пост, я поняла, что мне не удалось достаточно ясно объяснить, как угроза и подразумеваемая возможность применения силы заставляют жертв подчиниться во время «ненасильственного» изнасилования.

Я вспомнила, что когда-то давно ходила на курсы боевых искусств. Мой сенсей частенько собирал девочек в сторонке и говорил о вещах, которые, судя по всему, казались ему особенно важными именно для нас. Например, нам намного раньше, чем мальчикам, показали, что делать, если тебя прижали к земле. Нас научили некоторым летальным или чрезвычайно травмоопасным приемам, которым учили только взрослых. Он никогда прямо не объяснял, почему это нужно именно нам, но говорил что-то вроде «если мужчина навалился на вас» или «если нет возможности убежать».

Также он учил нас читать невербальные сигналы, распознавать угрожающий язык тела и объяснял, как на это реагировать. Он без конца повторял один и тот же простой совет: если вам приходится задирать голову, чтобы посмотреть кому-то в лицо, это значит, что ваш собеседник стоит слишком близко. Он намеренно ставит вас в уязвимое и подчиненное положение. Отойдите от него на достаточное расстояние, чтобы при разговоре с ним вам не приходилось бы задирать голову. Не знаю, сколько раз этот совет спасал меня от того, чтобы быть вынужденной сделать или сказать что-то просто из страха перед человеком, который угрожающе нависал надо мною.

И в этом все дело. Такое поведение и есть угроза. Агрессивный язык тела используется именно для того, чтобы дать тебе понять, что в случае неповиновения последует наказание. Не обязательно угрожать словами; вербальная угроза будет задокументированным доказательством насилия. Гораздо проще дать жертве понять, что вы можете сделать ей очень больно, не давая ей того, что можно будет использовать на суде. Вы представляете себе это? «Вы не могли бы объяснить, как (хихиканье) кто-то может угрожающе наклониться?»

И я хотела донести именно эту мысль, когда говорила, что насильнику не обязательно применять явную физическую силу для того, чтобы изнасиловать свою жертву. Насильнику необязательно вербально подкреплять угрозу применить насилие. Насильник всего лишь ставит свою жертву в заведомо уязвимое положение — так, чтобы она знала, что не сможет защитить себя, и понимала, что возможность насилия более чем реальна.

И потом, после всего этого ему будет гораздо проще доказать, что это было не изнасилование, поскольку физическое насилие так и не было применено. И, конечно же, мы не можем доверять жертве, когда она говорит, что ей угрожало физическое насилие. В то время как уверения насильника, что согласие точно было дано, разумеется, заслуживают полного доверия.

Давайте поговорим о сексе, настоящем сексе. Вы думаете, что смогли бы заняться сексом с человеком, который боится вас, и не заметить этого? Думаете, что смогли бы заниматься сексом с тем, кто не дал согласия, никак не реагировал, не шевелился, морщился от боли? Думаете, что возможно не заметить полное отсутствие интереса со стороны сексуального партнера?

Сама идея того, что кто-то может принять все это за настоящее охотное согласие — очевидная и мерзкая ложь. Люди способны прекрасно распознавать мимику и жесты, намеки и уклончивость других во всех остальных аспектах жизни [гиперссылка моя — v_h].
И только когда женщина не хочет секса, все вдруг становятся глухими и слепыми идиотами: «Откуда мне было знать, что она не хочет секса? Она всего лишь все это время смотрела куда-то в сторону с отрешенным выражением лица — понятия не имею, что бы это могло значить». Чушь собачья. Ты просто не хочешь понимать.

Ладно, возвращаемся к основной теме поста. Попробуйте представить себя в следующей ситуации:

На вечеринке вы затеваете с кем-то разговор на какую-то спорную и болезненную тему — например, о политике или религии.

Вы и ваш собеседник стоите по разные стороны баррикад и оба очень эмоционально вовлечены в этот разговор. Вы начинаете обсуждение.

Постепенно обсуждение превращается в спор, затем в ожесточенный спор. Вы начинаете разговаривать на повышенных тонах и яростно жестикулировать. Вежливость забыта, и вы уже называете людей, который верят в то-то и то-то, идиотами, слишком возомнившими о себе или просто дурачками.

Вдруг ваш собеседник очень быстро подходит к вам практически вплотную. Вы отступаете. Он продолжает наступать на вас, крича, споря, размахивая руками. В какой-то момент вы оказываетесь прижатым к стене. Он нависает над вами с раскрасневшимся лицом, выпятив грудь. Он опирается одной рукой на стену около вашей головы, а другой рукой — с другой стороны от вас. Он склоняется еще ближе. Он начинает бить кулаком по стене, чтобы подчеркнуть каждое свое слово. Вы уже даже не можете и слова вставить без того, чтобы вас не перебили и не начали молотить кулаком по стене.

Вы решаете, что все зашло слишком далеко и оно того не стоит. Вы тихо соглашаетесь с его позицией, говорите, что вам надо все хорошенько
обдумать. Его несет еще какое-то время, и вы продолжаете соглашаться с ним, несмотря на то, что тема разговора как-то поменялась и свелась к тому, что люди, верящие в то, во что верите вы, просто идиоты.

Проходит неделя. Вы разговариваете со своим приятелем на ту же тему, которая вызвала весь этот сыр-бор. Вы снова высказываете свое мнение. Ваш друг говорит

«Ты же так не думаешь».

«Конечно же, думаю».

«Неправда, я слышал, как ты сказал тому парню на вечеринке, что больше не веришь в это».

«Ты шутишь? Он совсем ненормальный. Я только сказал это, чтобы он отцепился от меня».

«Ну и зачем тогда ты сказал не то, что думаешь? Знаешь, мне эта твоя история кажется какой-то странной. Зачем ты с ним вообще заговорил, если он ненормальный?»

«Сначала он мне показался нормальным».

«Чего же ты тогда не прекратил разговор, когда увидел, что он сумасшедший?»

«Я пытался, но он визжал мне в лицо, и я побоялся, что он меня ударит».

«Да ладно тебе, этот парень в жизни ни на кого руку не поднял».

«Ты видел, как он орал на меня?»

«Это еще не значит, что он ударил бы тебя. Я не знаю, но, по-моему, если бы ты действительно верил в то, что говоришь, то бы никогда не отступился от этого. Ты бы отстаивал свои убеждения. Я бы точно стоял на своем».

«Как ты мог не увидеть, что он делал?»

«Да ладно, он же тебе не нож к горлу приставил. Вы просто разговаривали. Если ты не хотел соглашаться с ним, надо было просто развернуться и уйти».

И ты не знаешь, мог ли ты просто развернуться и уйти. Задним числом ты сам удивляешься, почему именно так и не поступил.
Серьезно, ну что бы он сделал, избил бы тебя? Да ни в жизнь. Такого ведь просто не бывает, правда? Из-за такого пустяка? И во всех остальных отношениях он казался таким славным парнем. Может быть, ты просто неправильно оценил обстановку. Может быть, ты что-то напутал.

И вместе с тем ты знаешь, ты помнишь, как в тот момент, прижатый к стене орущим на тебя мужиком, ты точно знал, как сильно ему хочется врезать тебе. И также ты очень ясно осознавал, как мало возможностей у тебя, зажатого между его руками и стеной, было выбраться из этой ситуации. Может быть, кто-нибудь вмешался бы. А может, и нет. По крайней мере, на тот момент никто и не подумал вступиться. И стоил ли того этот спор, эта безделица того, чтобы пострадать за нее?

Именно в такой ситуации оказывается жертва изнасилования. Она говорит «нет», но насильник все равно приближается, подходит совсем близко [это если только ей дают возможность сказать «нет», а не сразу швыряют на землю/кровать и наваливаются сверху — void_hours], обнимает, целует, прижимает к стене. Она продолжает говорить, что не хочет, но он все равно снимает с нее одежду. Она отталкивает его,
говорит громче, а он просто наваливается на нее сверху, продолжая целовать ее, продолжая притворяться, что это нормальный секс.

Ему не надо говорить «я размажу тебя по стенке, если ты не дашь мне изнасиловать тебя». Ему не надо применять насилие. Ему достаточно только показать, что ее несогласие ровным счетом ничего для него не значит. Что ее попытки отстраниться ничего не значат. Ему достаточно лишь предотвратить любую другую возможность для жертвы остановить его. Так что единственной оставшейся возможностью становится физическая конфронтация, которая, по всей вероятности, закончится для нее болью и травмами. Насильники рассчитывают на то, что женщина не выберет эту возможность; это позволяет им притворяться, что то, что они делают, не изнасилование, это позволяет им остаться безнаказанными после, когда все спрашивают женщину, почему же она не сопротивлялась, и как это может быть изнасилованием, если на ней не осталось никаких следов.

Насильник, который игнорирует все сигналы отказа, вербальные и невербальные, оставляет жертве только один выбор — драться. Больше ничего не сработает. И он позаботился о том, чтобы его жертва была как в можно более неблагоприятных для драки условиях — наедине, раздетая, скорее всего лежащая, возможно, одурманенная подмешанными наркотиками — для того, чтобы уменьшить вероятность того, что она будет защищаться, вероятность того, что она отобьется.
И как только она понимает, что только физическое сопротивление может ей помочь, она также осознает уязвимость своего положения. Ей придется рискнуть болью и телесными повреждениями. И, возможно, ей не удастся отбиться, и тогда ее, избитую, все равно изнасилуют. Или (я не знаю, смогут ли мужчины по-настоящему понять или представить себе весь ужас подобного) ее изнасилуют таким способом, который сам по себе причиняет физические травмы. И тогда то, что только что казалось тебе таким важным — право распоряжаться собственным телом — оказывается отброшено. Ты решаешь, что это того не стоит. Ты просто соглашаешься со всем, что тебе говорят.

У каждого из нас есть свои критерии, по которым мы относим что-то к той или иной категории, и они зачастую не совпадают с общепринятыми. Для многих насильников «изнасилование» обязательно включает в себя драку с физическими повреждениями у женщины. «Изнасилование» — это когда женщина кричит и отбивается. «Изнасилование» — это когда угрожают ножом или пистолетом. «Изнасилование» — это не когда отказ женщины игнорируется — если бы она не хотела секса, она бы не «позволила» трахнуть ее. И многие
не насильники и сами жертвы изнасилования верят в то же самое.

На это существует множество причин, но главная из которых, мне кажется, заключается в том, что, если бы мы решили, что секс с человеком, который не сказал «да», является изнасилованием, в этой стране не осталось бы никого, кто не знал бы насильника или жертву изнасилования, или сам не был бы насильником или жертвой изнасилования.

[…] Изнасилование может произойти и без «насилия» или «применения силы», поскольку насильники могут угрожать, даже ничего не говоря. Они просто дают нам очень ясные и однозначные сигналы, что насилие возможно. И это само по себе является угрозой насилия — это невербальный сигнал, что если жертва не сделает того, чего хочет агрессор, она рискует получить физические увечья. Жертвы знают об этом и принимают рациональное решение, которое позволило бы им избегнуть травм/смерти. И только в нашей вывернутой наизнанку культурной среде, где все женщины, не готовые на риск боли и травм, считаются по умолчанию доступными для секса любому желающему, возможно обвинение жертв изнасилования.

---

void_hours:
Я решила также привести пару комментариев, которые, хотя и не связаны напрямую с основной темой поста, все же показались мне важными.

Ruth:
Привет, Харриет, я так рада, что прочла это. Я тут как раз думала об этой проблеме и о том, как это связано с моим опытом. И мне до сих пор
приходится бороться с сомнениями и колебаниями — как то «А было ли это изнасилованием? А сделала ли я все возможное, чтобы этого не произошло? Если мне понравилось целоваться с ним до того, остается ли все то, что произошло после, изнасилованием? Была ли какая-то возможность избежать этого?»

Но тогда я вспоминаю о том, что делала в тот вечер, и я так рада, что ты задала вопрос «Смогли бы вы заниматься сексом с
человеком, очень ясно выразившим свое нежелание?» Потому что это заставило меня подумать: я сказала «нет» так много раз, и я никак не
участвовала, я начала истерически рыдать, пытаясь столкнуть его с себя, и после того, как он навалился на меня и заставил бояться за свою жизнь, я прекратила сопротивляться, «КАКИМ БОЛЬНЫМ МУДАКОМ НАДО БЫТЬ, ЧТОБЫ ВСЕ ЕЩЕ ЖЕЛАТЬ ТРАХНУТЬ ЖЕНЩИНУ, КОТОРАЯ ПЛАЧЕТ И СОВЕРШЕННО ОЧЕВИДНО ВНЕ СЕБЯ ОТ СТРАХА?»

Мои поступки совершенно ясно указывают на то, что я СОВЕРШЕННО не хотела этого, но дала ему закончить, потому что
боялась. И тот факт, что он СМОГ довести дело до конца, только свидетельствует о его менталитете извращенного насильника. Он был
настолько чокнутым — я до сегодняшнего дня не понимала, почему он все настаивал, что я получила оргазм, хотя я сказала ему, что это не так.

И именно поэтому после этой треклятой кошмарной ночи он ходил за мной по пятам, как будто бы мы гребаная романтическая парочка. Я думаю, эти тупые уроды и вправду считают, что это такие романтические отношения и что женщина действительно получает от этого удовольствие, даже если все признаки указывают на противоположное. Как бы там ни было… Этот пост очень важен для меня. Прошло более 8 лет, и я уже начала думать, что, может быть, я на самом деле и не была изнасилована, может быть, это БЫЛО по согласию. Наверное, рядом со мной просто не было умного человека, с которым можно было поговорить об этом.

Harriet Jacobs: Мне очень жаль, что вам пришлось пройти через такое. Вы этого не заслужили.

Забавно, как сознание может раздваиваться. Я всегда знала, что то, что со мной произошло, было изнасилованием. По большом счету я никогда в этом не сомневалась. Но все же случались моменты, когда я колебалась в других аспектах. Было ли это такое уже ужасное изнасилование? Достаточно ли оно серьезно, чтобы так из-за него переживать? То есть это не было самым насильственным изнасилованием изо всех, так что, может быть, имеет смысл просто постараться забыть обо всем. Однажды, к ужасу моего бойфренда, я спросила, стоит ли мне вообще называть это изнасилованием — не потому, что я не считала его таковым, а просто потому, что все было бы значительно проще, если бы оно не называлось этим словом. Я никак не могла назвать то, что произошло, «сексом по согласию», но если бы мне удалось найти возможность представить «изнасилование» не таким уж плохим — что ж, это почти не хуже согласия.

И в то же время я мучилась от невыносимого стыда, занимаясь этой ментальной акробатикой. То есть меня изнасиловали, я должна заявить, я должна ненавидеть, я должна что-то делать. Что, черт возьми, со мной не так, что я вот так просто отказалась от борьбы?

И однажды мне пришло в голову, что все те оправдания, которые я искала для моего не-по-настоящему-серьезного-изнасилования, были теми же самыми оправданиями, которые использовал мой насильник. Чтоиспытываемые мною стыд и ненависть к себе за то, что я не сопротивлялась, были теми же чувствами, которые испытывал по отношению ко мне мой насильник, которые позволили ему в достаточной степенидегуманизировать меня, чтобы проделать такое.

Я вдруг почувствовала сильнейшую связь с ним — блин, чувак, так вот что ты думаешь, вот что ты чувствуешь все время — и хотя это не было тем, что принято называть эмпатией (эмпатия предполагает какое-то сочувствие), я все же получила какое-то понимание. Понимание достаточно глубокое, чтобы наконец ушло ощущение, что нечто совершенно непредсказуемое и злое неожиданно ворвалось в мою жизнь, перевернуло ее и что я никогда не смогу уяснить это для себя.

Я осознала, что мне не нужно читать тысячи книг об изнасиловании, чтобы понять, что же случилось, как если бы это было доступно лишь квалифицированному специалисту (хотя чтение книг на эту тему тоже не повредило). Мне нужно было только прислушаться к своим мыслям и понять, что это те же самые мысли, которые сидят в головах у всех жертв изнасилования и у всех насильников. И самой серьезной «борьбой» при этом хреновом раскладе, на которую я была способна, было изменение этого образа мыслей.

Это никоим образом не извиняет насильников, но в какой-то степени делает их менее непонятными, чуждыми и пугающими. И это укрепляет меня в стремлении менять эти установки. Я смотрю на свои мысли и на мысли насильника, и думаю «Вот они, наши общие убеждения, из-за которых ты совершил неописуемое преступление против своей и против моей человечности, и из-за которых мне казалось, что я это заслужила, и из-за которых люди, которые любили и ценили меня, навсегда потеряли меня из своей жизни, потому что им тоже казалось, что я это заслужила. Я должна уничтожить то, что породило эти убеждения так, чтобы ты и я больше так не думали и не поступали». И это помогает мне чувствовать себя менее бессильной.
Разнести весь институт патриархата? Да, черт побери. Подвергнуть основательному анализу свои самые привычные убеждения и требовать от близких мне людей, чтобы они сделали то же самое? Я могу сделать это.

---

И для общего развития:
Статья 131 УК РФ. Изнасилование

1. Изнасилование, то есть половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей, — наказывается лишением свободы на срок от трех до шести лет.

В.И. Радченко, А.С. Михлин, В.А. Казакова. Комментарий к УК РФ, 2008
8.Насилие выражается в физическом принуждении женщины совершить половой акт, в ее насильственном раздевании, избиении, причинении вреда ее здоровью. […]

9. Угроза выражается в высказывании намерения немедленно убить или избить женщину, если она будет сопротивляться насильнику, причинить вред ее здоровью. […]

(с) feministki.livejournal.com/2906663.html#comment...

запись создана: 13.08.2013 в 10:45

@темы: Политика